Забытые - Страница 40

На тесной стоянке перед церковью женщина выкинула букет в мусорный бак и поторопилась прочь. К машине она шла с опущенной головой, глядя на плитку тротуара. Её охватило всепоглощающее ощущение утраты. Утраты собственного достоинства и утраты любви.

У неё перехватило горло, и последние метры до машины она бежала. Отпустит ли этот город её когда-нибудь? И сможет ли она когда-нибудь отпустить его?

Агнета Эскильсен сняла кофейник с плиты и поставила его перед Камиллой, а потом обернулась за десертной тарелочкой с печеньем, стоявшей на кухонном столе, примыкавшем к плите.

Когда Линд позвонила ей и попросила разрешения зайти, она представилась журналисткой, работающей на фрилансе и публикующей свои материалы в тех газетах и журналах, которым окажутся интересными её материалы. Пожилая женщина приняла это как должное и не стала больше ни о чём расспрашивать.

– Как я понимаю, вы работали санитаркой в интернате для умственно отсталых Элиселунд, под Рингстедом, – начала разговор Камилла. – И именно поэтому вы узнали девочку со шрамом?

Хозяйка дома кивнула и, казалось, на время полностью погрузилась в воспоминания о далёком прошлом.

– Да, – сказала она после паузы. – Какое же это было несчастье, ведь она до этого была такой хорошенькой!

– Так это там случилось? – воскликнула журналистка и спросила, притворяясь, что не может сама этого вспомнить. – Когда же это произошло?

Агнета Эскильсен снова кивнула.

– Это было в семидесятом году, – ответила она без задержки. – Я знаю, потому что я сама ушла оттуда сразу же после этого. Могу поэтому совершенно точно сказать: это был июль. Всю первую неделю, проведённую дома, я варила компот из ягод.

Камилла приподняла бровь в изумлении от того, что Эскильсен спустя так много лет помнила такую мелкую подробность.

– В последний год работы в Элиселунде меня отрядили старшей ночной смены на отделении «C». Мой первый муж как раз тогда заболел, и в ночную смену я старалась выходить как можно чаще. Днём же я оставалась с ним дома, и в последние недели его жизни единственным, чем мне удавалось его накормить, был фруктовый компот из ягод, которые я собирала в саду, – рассказала Агнета и добавила, чуть улыбнувшись, что изрядно трусила, когда ей приходилось работать ночью. – Мы должны были делать обход помещений каждый час, и мне неприятно было заходить в спальню к мужчинам, потому что они спали друг с другом, и всё это сопровождалось возней и шумом.

Ненадолго она погрузилась в воспоминания, а потом заговорила снова:

– Как-то ночью мне показалось, что у одного из мужчин судороги. Когда я к ним зашла, то увидела, что его кровать так и ходит ходуном, даже отодвинулась от стены. На дежурстве я была одна, и мне было не по себе в такой ситуации, но в конце концов я решилась подойти к нему и поднять одеяло – и вижу, что он просто лежит там и онанирует. Да уж, много разного нам доводилось там повидать! – Пожилая женщина снова покачала головой.

– А сколько лет было тогда Лисеметте? – спросила Камилла.

– Да уж вроде ей тогда восемь было, – ответила её собеседница без уверенности в голосе.

– А что вы могли бы мне рассказать об этих двух сестричках?

– Они были неразлучны, – не задумываясь, ответила Эскильсен.

Линд подбадривающе кивнула.

– Одна-то из них пошустрее да посообразительнее была, но им было друг с другом хорошо, сразу видно было, – стала вспоминать Агнета и, подумав, добавила: – Помню, была ещё какая-то история, когда одну из них, шустренькую, надо было оперировать из-за чего-то, и её перевели в лечебное отделение. Или, может, она поранилась, я уж и не припомню. Во всяком случае, их тогда разлучили, и ничего хорошего из этого не вышло.

– А что такое? – встрепенулась Камилла и придвинула блокнот поближе.

– Да вот та, что сильнее отставала, начала биться головой об стену, да так истово, что медсестре, что за ними ходила, пришлось взять её с собой в лечебную палату. Ну, дали ей успокоительного, и ещё одну кровать туда закатили. Да, никак их нельзя было разлучать.

Журналистка удивлённо посмотрела на Эскильсен.

– Но ведь наверняка бывало необходимо их разлучить и при других обстоятельствах. Скажем, в туалет ведь им тоже приходилось ходить?

Агнета улыбнулась впервые за то время, как ей пришлось вспоминать о тех давних временах, и покачала головой:

– Вы же знаете, конечно, что в те времена туалетные комнаты строили большими. Вдоль каждой стены по четыре унитаза, вот они все вместе там и сидели. Водили их в туалет по дюжине человек разом, если я чего не путаю.

– В одном и том же помещении? – вырвалось у Камиллы.

– Ну да, сейчас бы это, конечно, не прошло, – кивнула старушка. – Но тогда ж везде так было.

Она чуть улыбнулась и рассказала, что вообще-то, когда туалеты стали перестраивать так, чтобы унитазы стояли по одному в отгороженных кабинках, больные подняли страшный шум. Они не соглашались закрываться там, вспомнила она и пояснила, что жители интерната не любили перемен.

Линд попыталась представить себе ряды унитазов в большой комнате с облицованными плиткой полом и стенами. Ей вспомнились желоба для отвода нечистот в хлеву для скота. Нет, теперь такое точно не прошло бы, подумала она.

– Я чего-то не могу припомнить такого, чтобы девочек ещё когда-нибудь разлучали друг с другом, – продолжила Эскильсен и задумчиво потрясла головой. – Когда их из младшего отделения перевели в среднее, они попали в одну из больших спален, это на пятьдесят койко-мест, и в этой спальне их кроватки сдвинули вместе. Больше бы нам ничего не разрешили для них сделать, но всё-таки мы старались, как могли. Что поделаешь, ведь это ж были забытые девочки, – добавила она.